«Ленинградский сыр»: сюжеты военной жизни, от которых сжимается сердце

А.А. Даров писал: «Измученные голодом и болезнями, оглушенные бомбардировками люди приспосабливали к своей отупевшей психике все человеческие взаимоотношения, и прежде всего – торговлю, в ее допустимой – советской властью, и не допустимой в блокаду – мере».

Старожил из Саратова о получении сливочного масла: «А она вот бедненькая масло увидела и у меня просит: «Дай, дай, дай». Получили, и она прямо с удовольствием взяла и глядит на меня такими глазами радостными! Вроде, мол, это... масло получила. Как мы сейчас мороженое, да наверное, не так – еще лучше!»

Простые рабочие о коммерческих магазинах, в которые они ходили исключительно на экскурсии: «Сколько можно жить, когда вокруг нас тысячи дельцов и всяких новоявленных начальников, крича о воздержанности, дерут в три горла и не имеют представления – что такое нужда?»

Врач скорой помощи описывает рынок в подмосковной Малаховке в августе 1942 года: «Настоящая Сухаревка прошлых времен. Чего тут нет! И живые куры, и бараны, и мясо, и зелень. Тут же продаются и продовольственные карточки... стопками продают водку, дают закуску: грибы, кусочки селедки, пироги и проч.; продают вещи: и пиджаки со спины, и сапоги с ног, и мыло, и папиросы поштучно и пачками... Настоящее столпотворение... Цепочкой стоят старушки и держат в руках и чайники с отбитыми носиками, и открытки, и куски шоколада и сахара, замочки, гвозди, статуэтки, гардины... всего не перечислишь». Рынки того времени завораживали, но цены очень сильно били и по сознанию, и по карману.

Вологда, сентябрь 1946 года. Инвалид войны хотел получить хлеб по карточкам, продавец отпустил ему 1,4 килограмма хлеба… Покупатель выругался, бросил хлеб и сказал: «За что я воевал? На фронте меня не убили, так здесь хотят уморить не только меня, но и мою семью. Разве с семьёй в 6 человек я могу прожить с такой нормой?»

О военном Ленинграде. «Милиционеры, наблюдавшие за рыночной торговлей, число которых, кстати сказать, день ото дня уменьшалось, так как они умирали от голода в большом количестве, не препятствовали рыночной торговле и рыночному обмену».

«Дуранду (жмых, остатки растений после удаления масла – прим. ред.) я боготворил. Она как-то отвлекала. Чувства голода я не помню, может привык к тому, что было. Но когда можно было пососать чуть-чуть дуранды, это было вкуснее теперешних конфет и разносолов», – говорит один из ленинградцев.

«Вот девочка трясущимися от холода (может быть, и от голода) руками держит бутылочку с маслом. Эта бутылочка напоминает скорее пузырек, чем бутылочку. Грязнущий дядя просит испробовать этого масла. Она доверчиво открывает пузырек и каплет ему… две-три капли масла. Он пробует языком, морщится и недовольно ворчит: «…горьковато»… А затем, отойдя 5–6 шагов, с аппетитом долизывает эти капли масла», – с негодованием отмечал А.Т. Кедров.

Когда Ленинград еще не взяли в кольцо, от зажигательных бомб загорелись деревянные Бадаевские склады, где было уничтожено 2,5 тысячи тонн сахара. Земля вокруг пропиталась сладким веществом, и до конца войны горожане покупали ее на рынке, уважительно именуя «ленинградским сыром».

Педагог Владислав Евгеньев-Максимов: «Чтобы отдалить от себя перспективу медленного умирания от голода, я стал тратить имевшиеся у меня деньги, покупая продукты на рынке и у спекулянтов по фантастически высоким ценам. Когда денег не стало, начали продавать вещи или же менять их на продукты. Насколько выгоден был этот «обмен», видно хотя бы из следующего примера: за пятисотрублевые мужские часы одной из лучших заграничных фабрик мы получили 2 кило крупы!»

«Тогдашнее строго было. Сам хоть голодный сиди, а сдай государству. Есть овцы, нет ли – шерсть сдавай. Мяса сдавай, помню, 40 килограмм. Курей держишь или не держишь – семьдесят пять яиц сдай. Где хочешь бери – а сдай. Да не жили, а существовали», – вспоминали жители села Вирятино Тамбовской области.

Елена Шор рассказывала, как отправилась за сапогами на Преображенский рынок столицы. Продавец показал один сапог, а второй только дал пощупать и из коробки не доставал. Когда Елена вернулась с покупкой домой, то обнаружила, что внутри был не второй сапог, а свернутый кусок грубой кожи.

Писатель Всеволод Иванов описывал ассортимент московской торговли: «Зашитые и потрескавшиеся от времени сапоги, стоят 2500 руб.; часы обыкновенные, трехрублевые, — 1500 рублей. Продают на пустом прилавке желуди стаканами и капустные листья. Темная, тесная толпа на рынке, как и в 1920 году, возле мешков с картошкой».

Галина Козловская пишет об Анне Ахматовой, травля которой началась во второй половине 1940-х гг.: «Один Бог знает, что творилось в ее изнемогавшей душе. Теперь вместо цветов неведомые люди присылали хлебные и другие продуктовые карточки, которые тут же отсылались в домоуправление». Карточки вместо цветов!

Нечего было есть, но все же люди находили способ купить книгу, использовали чтение как способ забыться. Виталий Бианки пишет: «У Дома книги, на Литейном, на Симеоновской – столики, лотки с книгами. Тут всегда густо народу. Особенно много покупают книги (беллетристику) военные. Всюду – в коридоре Смольного и на улицах – продается “Пятнадцатилетний капитан” Верна, вышедший в начале войны. Раскупается, главным образом, увлекательное “чтиво” – авантюрные романы. И старые классики. Все то, что описывает жизнь, не похожую на современную».

«Гуска, выходи замуж за линтенанта! Линтенант большу карточку получат», – говорят герои произведений Виктора Астафьева.

Сороковые в тылу отличались контрастами. С одной стороны – очереди и недоедание, с другой – роскошные коммерческие магазины и спекулянты. Вдогонку ко всем ужасам войны в 1946-м и 1947-м случился страшный голод, унесший жизни больше миллиона человек. Но советский народ жертвовал не напрасно – долгожданная победа случилась!

Читайте также:

Натуральный обмен и стократная накрутка: как работали рынки в годы ВОВ
Как советская торговля выживала в годы войны
Хлебные крошки: как работала карточная система в СССР
И грянул голод: как восстанавливалась советская торговля после войны