Натуральный обмен и стократная накрутка: как работали рынки в годы ВОВ

«Милиционеры, наблюдавшие за рыночной торговлей, число которых, кстати сказать, день ото дня уменьшалось, так как они умирали от голода в большом количестве, не препятствовали рыночной торговле и рыночному обмену», – писали о Ленинграде.

В блокадном городе рыночная цена килограмма хлеба во много раз превышала среднюю зарплату, а государственную цену перекрывала в сотни раз. Если государство готово было расстаться с хлебом за 1 руб. 70 коп. – 1 руб. 90 коп., то на рынке в январе 1942 года цена доходила до 450-500 рублей, а в отдельных случаях – до 800 рублей! Правда, и по такой цене хлеб расхватывали моментально. В декабре 1943 года, когда окончательный прорыв кольца вокруг города был близок, цены снизились до 50 рублей за килограмм при средней зарплате в 250-300 рублей. Реальные деньги в расчетах на рынке практически не использовались, котировался исключительно натуральный товар – масло, сахар, хлеб и особенно папиросы. «Продают все, что может сгодиться в это лихое время: керосин, жмых, дрова, прочищалки для примусов, одежду. Меняют хлеб на одежонки, одежонку на хлеб».


Толкучки возникали у традиционных колхозных рынков, и гонять толпу торгующих было бесполезно – она моментально перемещалась в соседние переулки. На рынок несли одежду, предметы домашнего обихода. Изредка случалась удача, когда перчатки, например, выменивали на 750 граммов гречки, а шерстяную юбку на два килограмма дуранды. Дурандой называли жмых, остатки растений после удаления масла. «Дуранду я боготворил. Она как-то отвлекала. Чувства голода я не помню, может привык к тому, что было. Но когда можно было пососать чуть-чуть дуранды, это было вкуснее теперешних конфет и разносолов», – говорит один из свидетелей тех страшных лет.

Килограмм кислой капусты и килограмм соленых помидоров в январе 1942 года выменивали на две пачки табаку, пять пачек папирос и два коробка спичек. «Вот девочка трясущимися от холода (может быть, и от голода) руками держит бутылочку с маслом. Эта бутылочка напоминает скорее пузырек, чем бутылочку. Грязнущий дядя просит испробовать этого масла. Она доверчиво открывает пузырек и каплет ему… две-три капли масла. Он пробует языком, морщится и недовольно ворчит: «…горьковато»… А затем, отойдя 5–6 шагов, с аппетитом долизывает эти капли масла», – с негодованием отмечал А.Т. Кедров.

Катастрофически не хватало жиров. За килограмм свиного шпика просили 1600 рублей, когда зарплата главного инженера составляла 1200. Качества продуктов при случайном обмене никто не гарантировал. Попадалась «дуранда» из полыни, «масло» из воска, политого водой. Самым дешевым продуктом на ленинградских рынках в 1942 году была ботва, оставшаяся после уборки овощей. Ее покупали мешками по рублю за килограмм и солили на зиму. А.А. Даров писал, что в блокадном Ленинграде рынок представлял собой «примитивный, как на заре человечества, обмен товаров и продуктов. Измученные голодом и болезнями, оглушенные бомбардировками люди приспосабливали к своей отупевшей психике все человеческие взаимоотношения, и прежде всего – торговлю, в ее допустимой – советской властью, и не допустимой в блокаду – мере».

Когда Ленинград еще не взяли в кольцо, от зажигательных бомб загорелись деревянные Бадаевские склады, где было уничтожено 2,5 тысячи тонн сахара. Земля вокруг пропиталась сладким веществом, и до конца войны горожане покупали ее на рынке, уважительно именуя «ленинградским сыром». Труднее всего переживали зиму 1942 года: «Всем людям голодно, и все же по-разному — показатель: внешний вид, походка. Тяжелее тем, у кого к началу голода не было запаса крупы, муки, сахара, кто жил одним днем, как мы: без своего угла, без добротной теплой одежды».

Но уже к февралю город начал оживать – увеличилась норма выдачи хлеба по карточкам, а килограмм хлеба на рынке стал стоить 250 рублей. Педагог Владислав Евгеньев-Максимов вспоминает черные дни северной столицы: «Чтобы отдалить от себя перспективу медленного умирания от голода, я стал тратить имевшиеся у меня деньги, покупая продукты на рынке и у спекулянтов по фантастически высоким ценам. Когда денег не стало, начали продавать вещи или же менять их на продукты. Насколько выгоден был этот «обмен», видно хотя бы из следующего примера: за пятисотрублевые мужские часы одной из лучших заграничных фабрик мы получили 2 кило крупы!» В холодном, измученном городе, как ни странно, продолжали торговать литературой, а антиквары пускались в погоню за ценными изданиями, когда их можно было купить за считанные граммы хлеба. «У Дома книги, на Литейном, на Симеоновской – столики, лотки с книгами. Тут всегда густо народу. Особенно много покупают книги (беллетристику) военные. Всюду – в коридоре Смольного и на улицах – продается «Пятнадцатилетний капитан» Верна, вышедший в начале войны.

Раскупается, главным образом, увлекательное «чтиво» – авантюрные романы. И старые классики. Все то, что описывает жизнь, не похожую на современную. Коллекционеры и любители редких книг маниакально продолжают, и, конечно, весьма плодотворно – погоню за ценным товаром, обесцененным сейчас», – писал Виталий Бианки.

Столица переживала голод гораздо легче. В Москве толпы народа шли на Бутырский, Тишинский, Центральный рынки. Базарная площадь привлекала хулиганов и воришек, за 500 рублей в Москве можно было приобрести пистолет.

Писатель Всеволод Иванов описывал ассортимент московской торговли: «Зашитые и потрескавшиеся от времени сапоги, стоят 2500 руб.; часы обыкновенные, трехрублевые, — 1500 рублей. Продают на пустом прилавке желуди стаканами и капустные листья. Темная, тесная толпа на рынке, как и в 1920 году, возле мешков с картошкой». Активно торговали на пристанционных площадях – во время длительных остановок эшелонов пассажиры и солдаты успевали купить картошку, сметану, ягоды.

Изольда Иванова в начале войны была эвакуирована из Ленинграда в Киров. Она вспоминала, что кировский рынок выглядел очень презентабельно – игрушечники продавали глиняные свистульки, женщины торговали медом в туесках и топленым молоком в глиняной посуде, можно было найти рукавицы из кроличьего пуха. Но людей в Киров прибывало все больше и больше, со временем цены на рынке росли, а эвакуированные стали продавать свою одежду и домашний скарб. Ученый-филолог Л.И. Тимофеев отмечал, что к концу войны в Москве нормализовалось положение с продуктами. Он обменивал свой обед, полученный в Доме ученых, на хлеб и молоко. К декабрю 1944 года «...водка потеряла значение валюты и стоит дешево: 0,5 литра — 110 р., мясо бывает по 100 р. кг, а когда-то стоило 500 р., масло — 400 р.». Немцев гнали на запад, города оживали, восстанавливались и готовились к мирной жизни.