Как советская торговля выживала в годы войны

В Свердловске директор булочной кричал собравшимся: «Москва в угрожающем положении, а поэтому магазин закрывается». Появились карточки, которые распространялись на все новые и новые группы товаров.

Плановая экономика не могла работать в идеальном вакууме, и значительную роль в снабжении населения в годы войны играл коммерческий сектор. Наличие двух систем в трудный момент позволило придать советской торговле некоторую гибкость. Правда, рубль в таких условиях стремительно терял покупательную способность – единые розничные и коммерческие цены различались. В период максимального повышения цены на колхозном рынке в 17 раз превышали средний уровень цен мирного 1940 года. При средней зарплате в 400-450 рублей килограмм картофеля на рынке в Горьком в январе 1943 года стоил 40 рублей. Цена литра молока в том же Горьком колебалась от 18 до 60 рублей, килограмма свинины – от 44 до 512 рублей. За бутылку водки просили больше 1000 рублей, что превышало зарплату квалифицированного рабочего. Шампанское обходилось в 160 рублей, но большинству населения было не до покупки игристого напитка. Производство водки в годы войны упало в пять раз, и большую часть алкоголя получала Красная армия в виде ежедневной «наркомовской» порции в 100 грамм.

Промтовары и ткань оставались в дефиците, возле универмагов начинались драки, магазины превращались в «зверинец спекулянтов всякого рода». Житель Нижнего Новгорода купил шерстяной отрез на костюм за 900 рублей и тут же перепродал его за 3 с половиной тысячи. Вновь появились «мешочники», которые отправлялись в ближайшие деревни обменивать продукты. Люди возвращались к натуральному обмену, а деньги в деревне особенной ценности не играли. Так, саратовские женщины вязали чулки, после чего обменивали их в селах на пшено.

Колхозные рынки являлись таковыми только на вывеске, на деле здесь можно было продать любой товар. На одном из московских рынков в ноябре 1944 года среди продавцов хлеба насчитали только пять крестьян! При этом рабочих среди продавцов было 37, служащих – 9, домохозяек – 39, инвалидов – 5. В столице при входе на рынок продавцу требовалось уплатить разовый сбор в 8 рублей, после чего выдавался контрольный талон. Многие не хотели терять деньги, поэтому стояли с товаром на обочинах дорог и тротуарах. Санитарное состояние мяса на рынках практически не проверялось, возникали проблемы с ледниками и холодильниками. В итоге на колхозные рынки стали привозить живой скот. На Преображенском рынке Москвы в 1942-1945 годах существовал свинарник, где временами содержалось до ста свиней!


Елена Казурова, занимавшаяся исследованием товарного дефицита в Саратове, приводит слова старожила о получении сливочного масла: «А она вот бедненькая масло увидела и у меня просит: «Дай, дай, дай». Получили, и она прямо с удовольствием взяла и глядит на меня такими глазами радостными! Вроде, мол, это... масло получила. Как мы сейчас мороженое, да наверное, не так – еще лучше!» Местным властям приходилось всячески выворачиваться и при срыве поставок заменять один вид продуктов другим: «Мяса нет, допустим, то тогда давали селедку, вместо мяса. Но, допустим, если мне полагалось 600 грамм селедки на месяц и так же мяса, то мне уже вместо мяса давали килограмм селедки». Цены в государственных и коммерческих магазинах могли отличаться в 50-100 раз, но и вокруг последних постоянно образовывались очереди. Милиция периодически гоняла «очередников».

Чтобы прокормиться, люди несли ценные вещи в комиссионные торговые точки. Существовали специальные скупочные магазины, принимавшие старую одежду и ветхое тряпье, его использовали в качестве сырья для швейной промышленности. Но на руках у населения все еще оставались «живые» деньги. В 1944 году в СССР была развернута система магазинов Особторга, занимавшихся реализацией редких и высококачественных товаров. В Москве у новой структуры насчитывалось 20 продовольственных магазинов и 50 ресторанов. Сюда заходили преимущественно представители провластной интеллигенции, научные и инженерные работники, высокопоставленные чины Красной армии. За 100 граммов сахара здесь просили 55 рублей! Яркие витрины и непомерные ценники вызывали ярость у простых людей. В коммерческие магазины простые рабочие ходили исключительно на экскурсии: «Сколько можно жить, когда вокруг нас тысячи дельцов и всяких новоявленных начальников, крича о воздержанности, дерут в три горла и не имеют представления – что такое нужда?» Показатели продаж говорят сами за себя – Свердловская контора Особторга в июле 1945 года реализовала 1 килограмм масла и 71 килограмм мяса. Во многих магазинах Особторга инвалиды могли приобретать товары с некоторой уценкой. Так, на папиросы давали скидку в 25%. Многие спекулянты так и зарабатывали, играя на разнице цен.


Во время войны выдавались и так называемые «лимитные книжки», позволявшие покупать дефицитный товар вне очереди или со скидкой. Многочисленные проверки выявили вопиющие случаи, когда лимитные книжки обнаруживались у случайных людей. В Закавказье такие документы скупались за 2-3 бутылки пива.

Председатель Госплана СССР Н.А. Вознесенский, анализируя экономику Советского Союза во время ВОВ, писал в 1948 году: «Розничные государственные цены на нормированные продовольственные и промышленные товары не подвергались повышению. Исключение составляли алкогольные напитки и табачные изделия, цены на которые были увеличены. Повышение цен на алкогольные напитки явилось своеобразным косвенным обложением доходов части населения, прибегающей к чрезмерному потреблению этих товаров». При этом Вознесенский признает, что в тех сферах, где действовало свободное ценообразование, стоимость продуктов выросла в 12-13 раз, а наличие сразу двух ценовых систем, коммерческой и «пайковой», только подстегивало спекуляцию. Но и на государственных предприятиях не все было столь радужно – рабочие-подростки получали 250-300 рублей, и у них не хватало денег, чтобы выкупить товары, положенные по карточкам. Одной зарплаты хватало на поддержание питания в течение 2-3 недель. В.Н. Парамонов свидетельствует: «Цены на рынках республик Закавказья и Средней Азии, где существовало изобилие продуктов, временами были в 20 раз ниже цен в Москве, а в индустриальных городах Урала приходилось платить нередко больше среднемесячной заработной платы». Значительную часть доходов отнимали отчисления – с января 1942 года был введен военный налог, а рабочие подписывались на займы, часто «съедавшие» месячную зарплату.

7 апреля 1942 года увидело свет постановление «О выделении земель для подсобных хозяйств и под огороды рабочих и служащих». При отделах рабочего снабжения, заводах и фабриках стали появляться хозяйства. Если в 1940 году численность крупного рогатого скота в подсобных сельскохозяйственных структурах составляла 586 тысяч голов, то в 1943 году – уже 904 тысячи. В 1942 году в Мурманске собрали 138,5 тонн овощей картофеля, а в 1944 году показатель вырос в разы, до 1145 тонн. Хотя огородики появляются и в пределах крупных городов, фактической монополией на производство продуктов обладали крестьяне и колхозники. Как пишет В.С. Пушкарев, из 54,4 млрд рублей, выпущенных в годы войны, 34,9 млрд отправилось прямиком в деревню.

В спекулятивные структуры встраивались даже высокопоставленные чиновники – заместитель министра по пищевой промышленности Татарской АССР в 1945 году на свои деньги купил больше тонны какао-бобов, из них изготовили 12 ящиков шоколадных конфет, реализовали через местную систему магазинов. Выручку отвезли чиновнику. Расхищение государственных фондов практиковалось повсеместно – в 1943 году только на одной базе Дальстроя НКВД недосчитались 8,6 тонн мяса и рыбы, 1,6 тонн хлеба.
 
Милиция старалась бороться со спекулянтами. Так, у москвича Шнайдера обнаружили 102 куска мыла, 480 метров мануфактуры и море разливанное других товаров, за что он получил десять лет с конфискацией имущества. Суд часто давал по пять лет за продажу трех батонов хлеба. Сороковые запомнились контрастами и противоположностями. С одной стороны – очереди и недоедание, с другой стороны – роскошные коммерческие магазины. Но ради будущей победы, зарево которой уже занималось на далеком западе, советский народ был готов отдать многое.